Прочитайте миниатюры А.И. Солженицына «Старение» и Ю.В. Бондарева «Каждый новый день». Определите тему каждой миниатюры

СТАРЕНИЕ   Сколько написано об ужасе смерти, но и: какое же естественное она звено, если не насильственна. Помню в лагере греческого поэта, уже обречённого, а лет — за тридцать. И никакого страха перед смертью не было в его мягко-печальной улыбке. Я изумился. А он: “Прежде чем наступает смерть, в нас происходит внутренняя подготовка: мы созреваем к ней. И уже ничто не страшно”. Всего год прошёл тогда — и я испытал всё это на себе сам, в мои тридцать четыре. Месяц за месяцем, неделя за неделей клонясь к смерти, свыкаясь, — я в своей готовности, смиренности опередил тело. Так насколько же легче, какая открытость, если к смерти медленно подводит нас преклонный возраст. Старенье — вовсе не наказание Божье, в нём своя благодать и свои тёплые краски. Тепло видеть возню ребятишек, набирающих крепости и характера. Теплить может даже ослабление твоих сил, сравниваешь: а каким, значит, коренником я был раньше. Не вытягиваешь целого дня работы — сладок и краткий перерыв сознания, и снова ясность второго или третьего утра в день, ещё подарок. И есть наслаждение духа — ограничиваться в поедании, не искать вкусовых переборов: ещё ты вживе, а поднимаешься выше материи. И какой неотъёмный клад — воспоминания; молодой того лишён, а при тебе они все, безотказно, и живой отрывок их посещает тебя ежедень — при медленном-медленном переходе от ночи ко дню, ото дня к ночи. Ясное старение — это путь не вниз, а вверх. Только не пошли, Бог, старости в нищете и холоде. Как — и бросили мы стольких и стольких... Каждый новый день Его взвод погиб в лесу под Веной в ночь на одиннадцатое мая. Но до то, как в ту весеннюю ночь, разорванную автоматными очередями, стало ясно, что наткнулись на засаду, он еще не знал, что покойная солнечная тишина, теплый брусчатник, воркование голубей по утрам на карнизах, благодатные, с мягким дождичком дни в озвученных вальсами старинных городках, одурманивающий запах сирени в старинных парках - все лгало ему обещанием навсегда оставленной войны, вечной молодой радости. Невыносимо было то, что его солдаты в ночь гибели находились на том проклятом шоссе, рядом с ним, в одной машине и последняя мысль о спасении была, вероятно, обращена к нему, лейтенанту, а он, тяжело раненный в грудь навылет первой же очередью, лежал в кювете, истекал кровью и ничем не мог им помочь. Ему, в общем-то повезло, и он прожил потом еще целую жизнь, постепенно забывая подробности случившегося тогда: фамилии, лица, голоса солдат, напрасно ждавших от него помощи. И только изредка, в светлые весенние ночи, он вспоминал ту далекую, обманувшую его ночь - и ему становилось не по себе. Еще горше было оттого, что большинство людей, встреченных им после войны, не хотели помнить и понимать, что каждый новый день - это не продолжение, а начало, которого могло не быть, что каждый новый день - это вся жизнь между рождением и смертью.